09.01.2011 в 00:15
Пишет JCF:JCF-III / авторский фик / от Li~
Название: Весна, лето, осень, зима и снова зима
Пейринг/Герои: -
Рейтинг: PG-13
Примечания: Пейринг - понятие субъективное )
читать дальшеСъёмки за полночь. У Нишикидо уже слипаются глаза и нет сил изображать что-то.
Он щурится на яркий свет и устраивается в кресле удобнее.
NEWS. Вторая половина его жизни. Или первая. Рё запутался.
Он делает глоток остывшего чая и вздрагивает от холода.
В павильоне сейчас тихо, никого нет.
Но Рё знает, что за ним кто-нибудь придёт.
Такие у них отношения, так они устроены. Придёт, и чей-то голос спросит: "Что ты здесь делаешь? Пойдём со мной!"
И протянет руку.
Это не дружба, это что-то другое.
Не красные нити судьбы. Скорее красный шарф, намотанный на двоих.
Рё задумался и не заметил протянутой руки. Кояма. Тепло улыбается, говорит короткое "все ждут".
Дежурно звучит, да. Но ведь правда все ждут.
И Рё поднимется и пойдёт, низко надвигая на глаза кепку. Чтобы Кояма не видел усталости в глазах.
Иначе - снова, то же, по кругу: разговоры, горячий рамен, чай, и снова разговоры, и быстрые короткие чуть осуждающие взгляды, ободряющие похлопывания по плечу.
Это всё заполняет пустоту.
Но сейчас внутри не пустота, а тихо закипающее раздражение.
Не на Кояму.
И Рё только отталкивает протянутую руку, трётся тёплым лбом о мягкую обивку и говорит:
- Я скоро буду.
Кей смотрит, долго, с сожалением, приходится перебарывать себя, чтобы не встать, не обнять, не сказать "всё ок, Кей, я просто запутался в себе. Пара пачек сигарет, одна медитация на телефонную книжку и я как новенький. Нишикидо Рё, любите, жалуйте и поклоняйтесь".
Кояма знает, когда нужно уйти. Дверь мягко закрывается, и вот Нишикидо один в пустой гримёрке. Он уже догадывается, что у него есть полчаса на сон, но это время не принесёт облегчения. И Рё раздражённо щурится на минутную стрелку.
Рядом календарь. Календарь. Рё закрывает глаза.
Эти четверо. Его слабость.
Если бы они были временами года...
Он был бы осенью. Дождливой, замкнуто-холодной, для тех, кто не понимает.
Рё раньше любил осень.
Он крепко держал его за руку и подбадривающе улыбался. Приезжал всегда, когда был нужен. Писал, что скучает. Долгие, сложные смски, то и дело сбивающиеся на кансайский диалект.
И Рё всегда насмешливо улыбался ему, старательно пряча за этой улыбкой благодарность и усталость.
Он был сентиментален и романтичен.
Он часто путал их зубные щётки, ключи от квартир и чувства.
Но это было не важно...
Наверное, он всё же любил Рё. Несмотря на затёртость каждодневных повторений, наверное, всё же любил. Надоедливой, суетливой любовью.
А Рё молчал в ответ. Потому что когда облетали последние нестерпимо яркие листья и становились видны голые ветви, Нишикидо не чувствовал ничего кроме пустоты.
Он мог только вспоминать: ведь осень - это время воспоминаний, верно?
Вспоминал, как приходил домой и не мог смотреть на слепяще-жёлтую листву за окном. А он будто ждал прихода, и легко было представить, что действительно ждал, терпеливо, долго, несколько часов, возможно. Он обнимал Рё, загораживая от яркости листвы, и если закрыть глаза - можно было представить, что всё совсем не так, что краски вокруг другие. И внутри было тепло. Всю осень.
А потом была болезненная ревность, стена дождя за окном и глухое раздражение внутри.
Он горбился на их общем диване, смотрел на отброшенный в сторону телефон с почти физически ощутимой болезненностью и задавал множество вопросов, не давая времени на ответы, почти не нуждаясь в них. И Рё вставал перед ним, широко расставив ноги, скрестив на груди руки, и с удовлетворением думал, что хотя бы сейчас он выше.
Все ответы были правдой. И все они были до смешного правильными, будто заученными. И Рё ненавидел себя за это.
Но глядя в его глаза, видя как он успокаивается, Рё не мог поступить иначе. И Нишикидо отворачивался, смотрел в окно и думал с тоской, что когда-то любил осень.
А потом он обнимал Рё, целовал его сжатые губы и шептал, что не переживёт, если Рё уйдёт, что быть одному уже невозможно, что это их жизнь, и может быть только так.
Может быть только так.
Рё молча соглашался.
Но почему-то потом, посреди ночи, на кухне, у окна, наедине с 5-ой выкуренной подряд сигаретой он чувствовал себя тряпкой.
И всё же...
Даже в конце осени, в последний день, если ещё нет снега, можно обнаружить крохотные островки зелени.
Эта зелень исчезает зимой, и появляется снова только ранней весной.
Но весна для Рё ассоциируется уже с совсем другим человеком.
Смешно, но многие считают весну временем любви.
Рё так никогда не казалось. Это не любовь, это что-то другое.
Несколько взглядов, кривая улыбка, глупое слово "фансервис", заставляющее Рё морщиться в разговоре за кулисами и шире улыбаться на камеру...
А ещё сладкий, не выветрившийся запах женских духов от волос и шеи и привычка сидеть на коленях Рё.
Он смеётся, и голос у него мягко-вкрадчивый, забирающийся под одежду, под кожу, щекочущий нервы.
А иногда в нём - горькие нотки. И он будто шутит. Но это "будто" отделено от всего мира стеной гордости. Двумя стенами гордости.
Самовлюблённость и лёгкий сарказм. Рё иногда видит в нём своё отражение.
Каждый год, когда облетает сакура, Рё хочется поцеловать его.
А он флиртует, удерживая каким-то образом неуловимую грань приличий, и смеётся Нишикидо в глаза.
Слишком непостоянный, слишком ветреный.
Однажды Рё всё-таки поймал его в темноте пустого коридора за кулисами. Удержал за руку, смял другой тонкую ткань женского платья на спине, ткнулся носом в искусственные длинные локоны.
Рё смотрел как фальшиво, но ослепительно ярко сверкают блёстки на плечах, и одна из них вот-вот готова была оторваться.
Он молчал в руках Нишикидо, и было слышно как колотится сердце под платьем. Рё казалось, что оно бьётся в том же бешеном темпе, что и его собственное. И возможно это было правдой.
И тогда ему отчего-то подумалось: смысл весны в том, чтобы казаться ненастоящей.
Но Рё не знал наверняка.
А потом, на следующий день, они оба придумывали оправдания. Тому, чего не было.
И улыбались. И говорили о цветущей сакуры.
Редко цветёт и мало, жаль...
Когда лепестки падают на землю, Рё не глядя проходит мимо. Даже если он помнит...
До следующего цветения сакуры ещё год. А он не из тех, кто будет хранить крохотный розовый лепесток.
Летом сакура другая. Летом всё другое.
И это всё шумное, бестолковое, солнечное, ослепительно пёстрое. Даже оттенков не успеваешь различить.
Как он.
Хотя он не бестолковый. Только кажется. Когда рядом.
Он входит в комнату, и всё внимание переключается на него. Садится рядом с Рё, закусывает пухлую нижнюю губу, смотрит нагло, с вызовом. А потом широко улыбается, и Рё кажется, что действительно маленькое солнце зажглось рядом.
Нишикидо замысловато ругается, когда он без разрешения берёт Его, Нишикидо, коктейль и Его сигареты.
По привычке.
Как всегда.
Рё ещё помнит, что его губы всегда пахнут дорогим алкоголем и крепким табаком. Помнит, как он хрипло выдыхает, когда Рё находит губами чувствительное место под ухом. И ещё помнит, как он бессвязно шепчет в полусне что-то на английском, положив голову на плечо Нишикидо.
Но в конце лета дни совсем короткие, а взгляд у него становится каким-то потерянным. И Рё не может ничем помочь. Только отпустить.
Они встречаются после концерта, от него пахнет чужими сигаретами и чужой любовью.
Глядя ему вслед, незнакомые люди задерживают дыхание. И в глазах по слогам читается зависть. Или желание. Иногда одновременно.
Он шутит про лето и сам же смеётся своим шуткам. Он такой беззаботный, наверное, потому что ему нечего терять.
Беззаботный и как бархатистое тепло солнца на слегка загорелой коже - шикарный.
От болезненной ревности сдавливает дыхание, хотя Рё лучше других знает, что он любит только шумный Токио-Дом, жаркие июльские ночи и себя.
Но Рё делает вид, что не замечает: только пьяно улыбается и тянет его к себе, резко и грубо.
Утром, лёжа без сна, Нишикидо снова задаёт себе один и тот же вопрос: кого любит он сам? Ему проще разобраться в чувствах спящего рядом, чем в своих собственных.
Нишикидо засыпает снова.
А проснувшись, обнаруживает пустую кровать. За окном заканчивается лето, и им в спешке забыты розы с концерта.
Нишикидо выбрасывает их в окно: он не женщина, чтобы маяться такой сентиментальщиной. Но всё же взгляд невольно задерживается на одном ярко-красном цветке, случайно оставленном на столе.
А потом наступила зима.
Вот так, без перехода, внезапно для всех.
И однажды, грея замёрзшие пальцы дыханием и ёжась от пронизывающего ветра, Рё понял, кто напоминает ему зиму.
У него бывает такой взгляд - похожий на матовую поверхность зимнего озера. Только этот взгляд - всё равно что негатив - непроницаемо чёрный.
Он смотрит будто сквозь Рё. Холодное, красивое, беспристрастное лицо. Трудно поверить, что оно принадлежит тому мальчишке, которого когда-то знал Рё. Трудно признаться в этом даже самому себе, но иногда Нишикидо становится не по себе, если он не видит своего отражения в его глазах.
Бывает и другое "иногда". Когда перед концертом он неожиданно сильно сжимает ладонь Рё, так что его слабое тепло становится ощутимым. И под ложечкой начинает предательски сосать от внезапного осознания своей нужности.
Или ещё более редкое "иногда": короткие смс с одним словом.
Приезжай.
Рё смотрит на это слово и улыбается, той улыбкой, которую не собирается никому показывать: растерянной и благодарной. Нишикидо видит, скрытым текстом, несказанное "Ты для меня незаменим".
Рё приезжает.
Утром, днём, ночью...
Дыхание резко вырывается вместе с паром, и больно дышать от покалывания в лёгких.
И больно дышать от покалывания в сердце.
Они сидят рядом, Рё забыл перчатки, и он греет покрасневшие пальцы Нишикидо своим дыханием.
Зимой сумерки наступают быстро, и только если научиться видеть в темноте, можно заметить. Что взгляд у него больше не зеркальный.
Не зеркальный, совсем. По другую сторону. Тёплый, глубокий, искренний.
Когда за окном мягкими серебристыми россыпями укрывает землю первый снег, здесь, в уютном тепле, он негромко смеётся и вспоминает что-то особенное, принадлежащее только им двоим.
И засыпая, толкаясь на тесном диване, Рё знает, что занимает своё место.
Ему ничего не приснится, но на рассвете, проснувшись первым, Нишикидо будет долго смотреть, как блики солнца окрашивают его кожу в причудливые оттенки.
И восход солнца этого морозного утра в середине зимы будет напоминать распускающийся цветок какого-то особенного, светло-красного, почти розового оттенка.
Нишикидо усмехается, мотает растрёпанными волосами и поднимается с кресла. Его полчаса прошли. Он по-прежнему вымотан, зол на весь мир и крайне недружелюбен.
Но...
URL записиНазвание: Весна, лето, осень, зима и снова зима
Пейринг/Герои: -
Рейтинг: PG-13
Примечания: Пейринг - понятие субъективное )
читать дальшеСъёмки за полночь. У Нишикидо уже слипаются глаза и нет сил изображать что-то.
Он щурится на яркий свет и устраивается в кресле удобнее.
NEWS. Вторая половина его жизни. Или первая. Рё запутался.
Он делает глоток остывшего чая и вздрагивает от холода.
В павильоне сейчас тихо, никого нет.
Но Рё знает, что за ним кто-нибудь придёт.
Такие у них отношения, так они устроены. Придёт, и чей-то голос спросит: "Что ты здесь делаешь? Пойдём со мной!"
И протянет руку.
Это не дружба, это что-то другое.
Не красные нити судьбы. Скорее красный шарф, намотанный на двоих.
Рё задумался и не заметил протянутой руки. Кояма. Тепло улыбается, говорит короткое "все ждут".
Дежурно звучит, да. Но ведь правда все ждут.
И Рё поднимется и пойдёт, низко надвигая на глаза кепку. Чтобы Кояма не видел усталости в глазах.
Иначе - снова, то же, по кругу: разговоры, горячий рамен, чай, и снова разговоры, и быстрые короткие чуть осуждающие взгляды, ободряющие похлопывания по плечу.
Это всё заполняет пустоту.
Но сейчас внутри не пустота, а тихо закипающее раздражение.
Не на Кояму.
И Рё только отталкивает протянутую руку, трётся тёплым лбом о мягкую обивку и говорит:
- Я скоро буду.
Кей смотрит, долго, с сожалением, приходится перебарывать себя, чтобы не встать, не обнять, не сказать "всё ок, Кей, я просто запутался в себе. Пара пачек сигарет, одна медитация на телефонную книжку и я как новенький. Нишикидо Рё, любите, жалуйте и поклоняйтесь".
Кояма знает, когда нужно уйти. Дверь мягко закрывается, и вот Нишикидо один в пустой гримёрке. Он уже догадывается, что у него есть полчаса на сон, но это время не принесёт облегчения. И Рё раздражённо щурится на минутную стрелку.
Рядом календарь. Календарь. Рё закрывает глаза.
Эти четверо. Его слабость.
Если бы они были временами года...
Он был бы осенью. Дождливой, замкнуто-холодной, для тех, кто не понимает.
Рё раньше любил осень.
Он крепко держал его за руку и подбадривающе улыбался. Приезжал всегда, когда был нужен. Писал, что скучает. Долгие, сложные смски, то и дело сбивающиеся на кансайский диалект.
И Рё всегда насмешливо улыбался ему, старательно пряча за этой улыбкой благодарность и усталость.
Он был сентиментален и романтичен.
Он часто путал их зубные щётки, ключи от квартир и чувства.
Но это было не важно...
Наверное, он всё же любил Рё. Несмотря на затёртость каждодневных повторений, наверное, всё же любил. Надоедливой, суетливой любовью.
А Рё молчал в ответ. Потому что когда облетали последние нестерпимо яркие листья и становились видны голые ветви, Нишикидо не чувствовал ничего кроме пустоты.
Он мог только вспоминать: ведь осень - это время воспоминаний, верно?
Вспоминал, как приходил домой и не мог смотреть на слепяще-жёлтую листву за окном. А он будто ждал прихода, и легко было представить, что действительно ждал, терпеливо, долго, несколько часов, возможно. Он обнимал Рё, загораживая от яркости листвы, и если закрыть глаза - можно было представить, что всё совсем не так, что краски вокруг другие. И внутри было тепло. Всю осень.
А потом была болезненная ревность, стена дождя за окном и глухое раздражение внутри.
Он горбился на их общем диване, смотрел на отброшенный в сторону телефон с почти физически ощутимой болезненностью и задавал множество вопросов, не давая времени на ответы, почти не нуждаясь в них. И Рё вставал перед ним, широко расставив ноги, скрестив на груди руки, и с удовлетворением думал, что хотя бы сейчас он выше.
Все ответы были правдой. И все они были до смешного правильными, будто заученными. И Рё ненавидел себя за это.
Но глядя в его глаза, видя как он успокаивается, Рё не мог поступить иначе. И Нишикидо отворачивался, смотрел в окно и думал с тоской, что когда-то любил осень.
А потом он обнимал Рё, целовал его сжатые губы и шептал, что не переживёт, если Рё уйдёт, что быть одному уже невозможно, что это их жизнь, и может быть только так.
Может быть только так.
Рё молча соглашался.
Но почему-то потом, посреди ночи, на кухне, у окна, наедине с 5-ой выкуренной подряд сигаретой он чувствовал себя тряпкой.
И всё же...
Даже в конце осени, в последний день, если ещё нет снега, можно обнаружить крохотные островки зелени.
Эта зелень исчезает зимой, и появляется снова только ранней весной.
Но весна для Рё ассоциируется уже с совсем другим человеком.
Смешно, но многие считают весну временем любви.
Рё так никогда не казалось. Это не любовь, это что-то другое.
Несколько взглядов, кривая улыбка, глупое слово "фансервис", заставляющее Рё морщиться в разговоре за кулисами и шире улыбаться на камеру...
А ещё сладкий, не выветрившийся запах женских духов от волос и шеи и привычка сидеть на коленях Рё.
Он смеётся, и голос у него мягко-вкрадчивый, забирающийся под одежду, под кожу, щекочущий нервы.
А иногда в нём - горькие нотки. И он будто шутит. Но это "будто" отделено от всего мира стеной гордости. Двумя стенами гордости.
Самовлюблённость и лёгкий сарказм. Рё иногда видит в нём своё отражение.
Каждый год, когда облетает сакура, Рё хочется поцеловать его.
А он флиртует, удерживая каким-то образом неуловимую грань приличий, и смеётся Нишикидо в глаза.
Слишком непостоянный, слишком ветреный.
Однажды Рё всё-таки поймал его в темноте пустого коридора за кулисами. Удержал за руку, смял другой тонкую ткань женского платья на спине, ткнулся носом в искусственные длинные локоны.
Рё смотрел как фальшиво, но ослепительно ярко сверкают блёстки на плечах, и одна из них вот-вот готова была оторваться.
Он молчал в руках Нишикидо, и было слышно как колотится сердце под платьем. Рё казалось, что оно бьётся в том же бешеном темпе, что и его собственное. И возможно это было правдой.
И тогда ему отчего-то подумалось: смысл весны в том, чтобы казаться ненастоящей.
Но Рё не знал наверняка.
А потом, на следующий день, они оба придумывали оправдания. Тому, чего не было.
И улыбались. И говорили о цветущей сакуры.
Редко цветёт и мало, жаль...
Когда лепестки падают на землю, Рё не глядя проходит мимо. Даже если он помнит...
До следующего цветения сакуры ещё год. А он не из тех, кто будет хранить крохотный розовый лепесток.
Летом сакура другая. Летом всё другое.
И это всё шумное, бестолковое, солнечное, ослепительно пёстрое. Даже оттенков не успеваешь различить.
Как он.
Хотя он не бестолковый. Только кажется. Когда рядом.
Он входит в комнату, и всё внимание переключается на него. Садится рядом с Рё, закусывает пухлую нижнюю губу, смотрит нагло, с вызовом. А потом широко улыбается, и Рё кажется, что действительно маленькое солнце зажглось рядом.
Нишикидо замысловато ругается, когда он без разрешения берёт Его, Нишикидо, коктейль и Его сигареты.
По привычке.
Как всегда.
Рё ещё помнит, что его губы всегда пахнут дорогим алкоголем и крепким табаком. Помнит, как он хрипло выдыхает, когда Рё находит губами чувствительное место под ухом. И ещё помнит, как он бессвязно шепчет в полусне что-то на английском, положив голову на плечо Нишикидо.
Но в конце лета дни совсем короткие, а взгляд у него становится каким-то потерянным. И Рё не может ничем помочь. Только отпустить.
Они встречаются после концерта, от него пахнет чужими сигаретами и чужой любовью.
Глядя ему вслед, незнакомые люди задерживают дыхание. И в глазах по слогам читается зависть. Или желание. Иногда одновременно.
Он шутит про лето и сам же смеётся своим шуткам. Он такой беззаботный, наверное, потому что ему нечего терять.
Беззаботный и как бархатистое тепло солнца на слегка загорелой коже - шикарный.
От болезненной ревности сдавливает дыхание, хотя Рё лучше других знает, что он любит только шумный Токио-Дом, жаркие июльские ночи и себя.
Но Рё делает вид, что не замечает: только пьяно улыбается и тянет его к себе, резко и грубо.
Утром, лёжа без сна, Нишикидо снова задаёт себе один и тот же вопрос: кого любит он сам? Ему проще разобраться в чувствах спящего рядом, чем в своих собственных.
Нишикидо засыпает снова.
А проснувшись, обнаруживает пустую кровать. За окном заканчивается лето, и им в спешке забыты розы с концерта.
Нишикидо выбрасывает их в окно: он не женщина, чтобы маяться такой сентиментальщиной. Но всё же взгляд невольно задерживается на одном ярко-красном цветке, случайно оставленном на столе.
А потом наступила зима.
Вот так, без перехода, внезапно для всех.
И однажды, грея замёрзшие пальцы дыханием и ёжась от пронизывающего ветра, Рё понял, кто напоминает ему зиму.
У него бывает такой взгляд - похожий на матовую поверхность зимнего озера. Только этот взгляд - всё равно что негатив - непроницаемо чёрный.
Он смотрит будто сквозь Рё. Холодное, красивое, беспристрастное лицо. Трудно поверить, что оно принадлежит тому мальчишке, которого когда-то знал Рё. Трудно признаться в этом даже самому себе, но иногда Нишикидо становится не по себе, если он не видит своего отражения в его глазах.
Бывает и другое "иногда". Когда перед концертом он неожиданно сильно сжимает ладонь Рё, так что его слабое тепло становится ощутимым. И под ложечкой начинает предательски сосать от внезапного осознания своей нужности.
Или ещё более редкое "иногда": короткие смс с одним словом.
Приезжай.
Рё смотрит на это слово и улыбается, той улыбкой, которую не собирается никому показывать: растерянной и благодарной. Нишикидо видит, скрытым текстом, несказанное "Ты для меня незаменим".
Рё приезжает.
Утром, днём, ночью...
Дыхание резко вырывается вместе с паром, и больно дышать от покалывания в лёгких.
И больно дышать от покалывания в сердце.
Они сидят рядом, Рё забыл перчатки, и он греет покрасневшие пальцы Нишикидо своим дыханием.
Зимой сумерки наступают быстро, и только если научиться видеть в темноте, можно заметить. Что взгляд у него больше не зеркальный.
Не зеркальный, совсем. По другую сторону. Тёплый, глубокий, искренний.
Когда за окном мягкими серебристыми россыпями укрывает землю первый снег, здесь, в уютном тепле, он негромко смеётся и вспоминает что-то особенное, принадлежащее только им двоим.
И засыпая, толкаясь на тесном диване, Рё знает, что занимает своё место.
Ему ничего не приснится, но на рассвете, проснувшись первым, Нишикидо будет долго смотреть, как блики солнца окрашивают его кожу в причудливые оттенки.
И восход солнца этого морозного утра в середине зимы будет напоминать распускающийся цветок какого-то особенного, светло-красного, почти розового оттенка.
Нишикидо усмехается, мотает растрёпанными волосами и поднимается с кресла. Его полчаса прошли. Он по-прежнему вымотан, зол на весь мир и крайне недружелюбен.
Но...