Непоправимо падка на вишни с джином в обществе чеширских котов
Внезапно что-то сподвигло меня написать вот такую странную штуку.
Оно действительно очень странное, если что )
Томохиса прижимает ладонь к стеклу и закрывает глаза. За этой прозрачной стеной - такая же, ледяная, из дождя, отвесно падающая далеко вниз с высоты множества этажей. Капли проскальзывают на сумасшедшей скорости, и какому-нибудь человеку по ту сторону могло бы показаться, что Ямашита плачет. Но это невозможно.
Ямашита только проводит рукой по шее и тихо выдыхает сквозь полуоткрытые губы. Он думает о солнце, которое совсем скоро действительно начнёт приятно греть по утрам кожу, создавая иллюзию воспоминаний, об ароматном кофе и ещё о чём-то, немного грустном. Он думает о крохотной китайской закусочной совсем рядом с его квартирой, о доброй старушке-хозяйке, которая всегда так заботится о нём, будто он её внук. Он не думает о том, что ему снова приснится тот же сон. И что он проснётся посреди ночи от давящего одиночества, которое стучит в висках, наподобие отбойного молотка. А потом будет жадными глотками пить ледяную безвкусную воду и чувствовать, что больше не может закрыть глаза.
Потому что хуже больной фантазии может быть только память.
Томохиса отворачивается от стекла и подходит к кровати, как-то очень медленно оттягивая край покрывала, чтобы лечь. Сколько Ямашита себя помнит, ему всегда снились на удивление реалистичные сны. И вот сейчас, засыпая, он знал, что не увидит чудовищ из детских кошмаров.
***
Ему снились его родители, последний раз обнимавшие его когда-то давно, когда маленький Томо ещё не очень понимал, что это значит, умереть. Но он всё равно помнил тепло материнских рук и уверенный, спокойный, но ласковый голос отца...
Ему снились их лица, как живые, хотя Томохиса помнил их лишь по выцветшим фотографиям.
И было как-то пыльно-тепло.
А потом будто кто-то разом менял декорации, и Ямашита видел фигуры отца и матери уже не рядом, а словно из зала, как будто оба они актёрами-марионетками оказывались стоять на огромной сцене театра бунраку.
Томо хочет подойти, но прозрачная стена, прочнее дождя и легче стекла отделяет его от происходящего.
И тут марионетки, так похожие на его родителей, замирают. На сцену выходят одетые в чёрное водители кукол, дзукаи.
Томохиса закрывает глаза. Он знает, что сейчас произойдёт: несколько ударов, и представление окончено.
Эпиграф, оказавшийся в конце
Оно действительно очень странное, если что )
Томохиса прижимает ладонь к стеклу и закрывает глаза. За этой прозрачной стеной - такая же, ледяная, из дождя, отвесно падающая далеко вниз с высоты множества этажей. Капли проскальзывают на сумасшедшей скорости, и какому-нибудь человеку по ту сторону могло бы показаться, что Ямашита плачет. Но это невозможно.
Ямашита только проводит рукой по шее и тихо выдыхает сквозь полуоткрытые губы. Он думает о солнце, которое совсем скоро действительно начнёт приятно греть по утрам кожу, создавая иллюзию воспоминаний, об ароматном кофе и ещё о чём-то, немного грустном. Он думает о крохотной китайской закусочной совсем рядом с его квартирой, о доброй старушке-хозяйке, которая всегда так заботится о нём, будто он её внук. Он не думает о том, что ему снова приснится тот же сон. И что он проснётся посреди ночи от давящего одиночества, которое стучит в висках, наподобие отбойного молотка. А потом будет жадными глотками пить ледяную безвкусную воду и чувствовать, что больше не может закрыть глаза.
Потому что хуже больной фантазии может быть только память.
Томохиса отворачивается от стекла и подходит к кровати, как-то очень медленно оттягивая край покрывала, чтобы лечь. Сколько Ямашита себя помнит, ему всегда снились на удивление реалистичные сны. И вот сейчас, засыпая, он знал, что не увидит чудовищ из детских кошмаров.
***
Ему снились его родители, последний раз обнимавшие его когда-то давно, когда маленький Томо ещё не очень понимал, что это значит, умереть. Но он всё равно помнил тепло материнских рук и уверенный, спокойный, но ласковый голос отца...
Ему снились их лица, как живые, хотя Томохиса помнил их лишь по выцветшим фотографиям.
И было как-то пыльно-тепло.
А потом будто кто-то разом менял декорации, и Ямашита видел фигуры отца и матери уже не рядом, а словно из зала, как будто оба они актёрами-марионетками оказывались стоять на огромной сцене театра бунраку.
Томо хочет подойти, но прозрачная стена, прочнее дождя и легче стекла отделяет его от происходящего.
И тут марионетки, так похожие на его родителей, замирают. На сцену выходят одетые в чёрное водители кукол, дзукаи.
Томохиса закрывает глаза. Он знает, что сейчас произойдёт: несколько ударов, и представление окончено.
Эпиграф, оказавшийся в конце
-
-
20.03.2011 в 11:52