Непоправимо падка на вишни с джином в обществе чеширских котов
Я написала маленькое продолжение истории про пульс
- Помнишь то лето? И каникулы в Осаке?
- Да, я помню, как ты готовил такояки, свои, фирменные. Они ещё были такие горячие, что мы постоянно обжигались. И ты рычал от злости. Но всё равно мы ели. Я ещё подумал, что это самые вкусные такояки в моей жизни.
- Скажи, у тебя все воспоминания непременно связаны с желудком? - Нишикидо хмурится, но взгляд у него остаётся мягким и каким-то ещё, будто бережным. Будто он благодарен за этот разговор.
- Не все, - Ямашите хочется откинуть назад голову и смотреть на звёзды над головой. Они такие близкие и странно-тёплые. И похожи на рождественские огни.
И всё же где-то есть грань, за которую нельзя. Барьер между ними.
Молчание длится несколько минут, только шёлковый ночной ветер пробегает по пустой палубе.
- Замёрзнешь, - Нишикидо констатирует, пока тянется за сигаретами.
- Когда ты стал таким заботливым? - резкость тона не свойственна Томохисе.
Ему вообще много чего не свойственно. Говорить о том, что беспокоит, быть честным с самим собой, сжимать чужую руку почти судорожно. Но пальцы у Рё холодные, совсем замёрзшие, и их необходимо согреть. И Томохисе по-прежнему не свойственно быть честным с самим собой.
- Томохиса, я должен с тобой пого... - после этих слов Ямашита отдёргивает руку, и Рё замолкает. На середине слова.
Потому что в глубине всегда спокойных глаз Томохисы - что-то невыразимо обречённое.
- Нет, ничего, - Рё отворачивается и передёргивает плечами. - Ничего, забудь.
Ямашита хочет сказать "не смогу", но только кивает.
- Ты приготовишь мне снова такояки?
- Я уже не помню рецепт.
- Придумай другой, я не замечу.
Это единственная правда, на которую он способен сегодня.
- Помнишь то лето? И каникулы в Осаке?
- Да, я помню, как ты готовил такояки, свои, фирменные. Они ещё были такие горячие, что мы постоянно обжигались. И ты рычал от злости. Но всё равно мы ели. Я ещё подумал, что это самые вкусные такояки в моей жизни.
- Скажи, у тебя все воспоминания непременно связаны с желудком? - Нишикидо хмурится, но взгляд у него остаётся мягким и каким-то ещё, будто бережным. Будто он благодарен за этот разговор.
- Не все, - Ямашите хочется откинуть назад голову и смотреть на звёзды над головой. Они такие близкие и странно-тёплые. И похожи на рождественские огни.
И всё же где-то есть грань, за которую нельзя. Барьер между ними.
Молчание длится несколько минут, только шёлковый ночной ветер пробегает по пустой палубе.
- Замёрзнешь, - Нишикидо констатирует, пока тянется за сигаретами.
- Когда ты стал таким заботливым? - резкость тона не свойственна Томохисе.
Ему вообще много чего не свойственно. Говорить о том, что беспокоит, быть честным с самим собой, сжимать чужую руку почти судорожно. Но пальцы у Рё холодные, совсем замёрзшие, и их необходимо согреть. И Томохисе по-прежнему не свойственно быть честным с самим собой.
- Томохиса, я должен с тобой пого... - после этих слов Ямашита отдёргивает руку, и Рё замолкает. На середине слова.
Потому что в глубине всегда спокойных глаз Томохисы - что-то невыразимо обречённое.
- Нет, ничего, - Рё отворачивается и передёргивает плечами. - Ничего, забудь.
Ямашита хочет сказать "не смогу", но только кивает.
- Ты приготовишь мне снова такояки?
- Я уже не помню рецепт.
- Придумай другой, я не замечу.
Это единственная правда, на которую он способен сегодня.